23-летний российский контрактник Егор Сорокин из Новокубанска Краснодарского края, попав на войну, решил дезертировать. Осенью 2023 года ему удалось улететь из России в надежде обрести убежище в США, но после полугода ожидания в Мексике он попал в американскую иммиграционную тюрьму, где получил решение о депортации в РФ. На родине он 10 месяцев скрывался от военной полиции, был задержан в аэропорту при попытке вновь улететь из России, а затем за отказ воевать его бросили в подвал.
"Люди гибли как мухи"
Мы не можем утверждать, что все, рассказанное Егором Сорокиным – правда. Однако основные события, изложенные в этом тексте, в целом совпадают с рассказами других героев наших публикаций из числа участников войны России против Украины, а также российских граждан, претендовавших на получение убежища в США.
Контракт с российским Минобороны Егор Сорокин подписал в июле 2023 года. Свое решение, как часто теперь бывает с российскими военнослужащими, объясняет "финансовыми сложностями и уговорами жены".
– В июле я и попал на войну. И почти сразу понял, что совершил глупость. Изначальная цель была деньги. У меня бабушка одна осталась с крошечной пенсией, на тот момент жена была, надо было как-то крутиться-зарабатывать. Я по образованию юрист, при вербовке обещали штабную работу по этому профилю. Обманули, – объясняет Егор. – Также изначально мне пообещали, что контракт на один год (и там это было прописано), с испытательным сроком в три месяца. И тоже обманули.
Сначала Егора отправили в аннексированный Крым, на двухнедельное обучение у бывших наемников из ЧВК "Вагнер".
– Они нас обучали пару недель. Просто основы – как держать автомат и стрелять. Готовили явно на штурма, но мы все – добровольцы были свято уверены, что это "для галочки", потому что всем наобещали штабную работу. Верил и я. Обманули. Когда вместо штаба меня направили в Ростовскую область, а оттуда сразу в Бахмут, под Клещеевку, где люди гибли как мухи, даже не доходя до позиций – я писал отказные от контракта. Бесполезно. Они просто никуда их дальше командира роты не пускали, – вспоминает Сорокин.
Сорокина отправили в медроту, на эвакуацию раненых ("трехсотых" на военном сленге).
– Запомнилось, как в Бахмуте в подвалах, куда мы свозили трехсотых, они лежали штабелями и умирали. Их откачивали – уже безногих, кто-то без глаз был, живой труп – через несколько часов они все равно умирали. Помню, на моих глазах одного разворачивают – а у него нет глаз, у него там кровь. До сих пор в кошмарах снится, – признается Сорокин. – Почему-то именно такие моменты запомнились. Мы ходили на первую линию забирать трехсотых, которые не могли сами как-то добраться. Чтобы довести их до "ноля" (вывести из зоны боевых действий – СР). Из "ноля" их эвакуировали на машину. То есть мы шли буквально в ту же точку, куда они пытались добраться. Ползли буквально до ближайшего – его унесем, потом чуть дальше. Многие не успевали нас дождаться – они просто вытекали [умирали], так как рук не хватало, сил не хватало, ранения были тяжелые. Ну, и сильно не выбираешь – берешь ближайшего, и невозможно же сразу троих взять – максимум двое носилок у нас. А когда ты идешь доставать раненого, под снарядами, под дронами – на таком адреналине, что особо ничего потом не помнишь. Хотя там тоже погибшие со всех сторон – мою же медроту косит, там было страшно тоже: один раз прилетит [снаряд] в тело, которое тащишь, в другой раз – по нам. Но меня не задело. Хотя в целом статистика была очень печальная.
По словам дезертира, командование отправляло солдат в "мясные штурмы" под Клещеевкой по одной и той же дороге, которую регулярно обстреливали ВСУ.
– Это была танковая дорога. И солдаты даже не успевали доходить до позиции, чтобы начать этот самый штурм. Потому что украинцы уже знали, что там будут идти люди. И даже в какое время они будут идти. И только выходили солдаты – просто начинала работать артиллерия. И половина не то что не выживала, а просто даже не доходила. Половина сразу – двухсотые [погибшие], половина – трехсотые, с полпути бегут обратно, – вспоминает Егор. – Они просто даже до позиций не доходили, чтобы сменить людей, которые там удерживали позиции. И так постоянно было. Несколько раз за неделю уходило по взводу – из 20-30 человек, назад возвращались к вечеру и утром человек 5-6!
По словам Сорокина, сами штурмовики понимали, что идут почти на верную гибель.
– Все возмущались, что их ведут просто как мясо на убой. Хотя у большинства опыта боевого не было вообще – ни армии, ничего, только подготовка в две недели, как у нас, или в неделю. Тем не менее они понимали абсурд приказов. Но не понимали, почему командиры продолжают так делать. Возмущались, но шли. Потому что другого варианта не было. Как-то один из мужиков сказал: мол, я больше не пойду. И ему тут же ногу прострелил командир, – вспоминает Егор. – Хотя сейчас, думаю, в госпитале хоть живой останется. На несколько месяцев.
По словам Сорокина, поначалу немало было и самострелов.
– Но это было редко, а потом их начали вычислять и не платить за ранения. Перестали в себя стрелять. Зато начали специально искать мину, чтобы наступить. Либо кидали гранату и старались попасть под осколок – типа так трудно обвинить, что сам. Но это вообще непредсказуемо, можно легко погибнуть. Тем не менее – делали.
Во время одной из эвакуаций Сорокин был контужен.
– Дрон-камикадзе сбросил снаряд, взрывной волной меня выбило – потеря сознания, – говорит Сорокин.
Его отвезли в госпиталь в Луганске.
– В госпиталь буквально на пару дней, а после направили обратно в Бахмут. Во вторую такую госпитализацию я решил бежать. Приехал домой, нанял юриста и попытался отстоять свои права в военном суде. Первый свой отказной рапорт я писал ещё на первой неделе после вербовки. Рапорт об увольнении по семейным обстоятельствам (бабушке стало хуже), плюс это входило в рамки испытательного срока. По закону меня должны были уволить, но никто не соблюдает этот закон – не уволили. В дальнейшем юрист выяснил, что мой рапорт даже не ушел командованию Южного военного округа. Его просто выкинули.
Сорокин подчеркивает, что не скрывался и ходил во все инстанции сам.
– Сам направился в военкомат – там вообще не поняли, кто я и зачем пришел. Тогда начал писать письма вместе с юристом с жалобой на командование части и Южного военного округа. Писал заявления в прокуратуру военную, в прокуратуру гражданскую. Уведомлял, что нахожусь дома на лечении, так как в госпитале должного лечения не было. Уведомлял, что ухаживаю за своей престарелой бабушкой, ей уже на тот момент было 83 года, она инвалид первой группы. Кроме меня, у нее никого из родственников нет. Как и у меня. Я вырос без родителей, она была моим опекуном все детство.
Бабушка Егора получила в пенсионном фонде справку о том, что внук "назначен ответственным по уходу за ней". Эту справку Сорокины отправили в военкомат с просьбой выдать выписку из приказа об увольнении Егора на основании ранее написанного рапорта.
– Что сделал военкомат? Он просто лишил нас этой справки, сделав один звонок в пенсионный фонд. Нам позвонили с пенсионного и сказали: "Вы больше не имеете права на эту справку!" – рассказывает Егор. – Тогда я понял, что законными методами мне из армии не выбраться. Меня стала искать военная полиция. Я понял, что нужно уезжать.
"Почти сутки меня возил наркокартель"
Часть заработанных на войне денег Егор, по его словам, оставил бабушке и жене, которая должна была за ней присматривать. На остальное – купил билеты до Гаваны (столица Кубы), и дальше – до Тихуаны (город на северо-западе Мексики). Егор сам не понимает, почему в октябре 2023 года ему так легко удалось вылететь из Ставрополя в Мексику.
– Я был на заметке у военной полиции, но еще не был в федеральном розыске, это, видимо, спасло. После приземления почти сразу скачал приложение СВР One (официальное мобильное приложение, которое позволяло мигрантам подавать заявления на легальный въезд в США в качестве просителей убежища – по принципу лотереи приложение назначало ежедневные встречи с иммиграционной службой на восьми пограничных переходах; 20 января 2025 года приложение CBP One перестало работать по решению Таможенной и пограничной службы США – СР), зарегистрировался и ждал еще примерно полгода, пока не получил назначенную встречу на границе (appointment), – рассказывает Егор. – После того, как мне назначили время встречи, я тут же отправился в Нуэво-Ларедо (город в Мексике, штат Тамаулипас, крупнейший пограничный переход на границе с США – СР). Но прилетел поздно, а аэропорт оказался некруглосуточный, и мне сказали, что на ночь остаться там нельзя.
Дальнейший рассказ Сорокина походит на остросюжетный боевик:
– Я вышел к местным таксистам, они отказались меня везти к границе и дали совет – быстрее выходить с территории аэропорта и вызвать такси за его пределами, "пока не обчистила нацгвардия". Я выбежал и пошел вдоль трассы, прямо по пустыне, по обочине. Ночь, пустыня, очень страшно было. Uber, как назло, очень долго искал водителя. И в итоге возле меня остановились какие-то ребята на старой тонированной "Тойоте" без номеров. Они открыли окно: эй, парень, тебе помочь? А я на трубке с другом, который уже в Штатах, он говорит: "Если кто-то молодой остановится, не садись, это наркокартель". Я им: "Нет, нет, не надо". Вроде отстали, – вспоминает Егор. – Шел долго вдоль трассы, пока не набрел на какой-то загрузочный терминал, там мужик закрывал как раз двери. Я – к нему, пока расспрашивал, вышел как раз тот парень из тонированной "Тойоты" и давай странные вопросы задавать – откуда ты, сколько лет, не помочь ли? Я быстро свернул разговор: нет-нет, дойду сам, мне недолго осталось. В итоге дошел еще до одной базы, какой-то КПП, я подхожу, начинаю стучать. И тут выходит женщина, видимо, со смены собирается домой. Я к ней – помогите доехать до границы. Вроде, сел, сумку бросил, как подъезжает та самая тонированная "Тойота" и еще одна машина, и мужики оттуда орут что-то на испанском мне и женщине. Видимо, чтобы она высадила меня. Она понимает, что это наркокартель, испугалась, давай кричать – у меня дети, выходи, не смогу помочь.
Всю ночь Сорокина, по его словам, возили в багажнике в наручниках и угрожали, в том числе убийством. Деньги взять отказались.
– Забрали телефон, записывали на видео меня. Спрашивали – имя, страна, возраст. Я им предлагал деньги, которые еще оставались после полугода жизни в Мексике. Смеются. Потом начинают меня запихивать в эту машину. Я упираюсь. Там несколько человек внутри, несколько сзади, снаружи. Когда не смогли меня засунуть, подъезжает пикап. С виду как машина нацгвардии – с пулеметом сзади, с пулеметчиком. Все в военной форме, но только черного цвета. В касках, очках, без каких-либо опознавательных знаков, в бронежилетах с автоматами. Машина тоже без номеров и опознавательных знаков. Тут меня перестают толкать, кто-то берет меня сзади, резко оттягивает. Я поворачиваюсь: на меня уже навели пулемет, который стоит на пикапе. И рядом чувак заряжает автомат: заходи в машину, только без глупостей. Застегивает в наручники, и мы куда-то долго-долго едем. Какое-то поселение – огромные ворота на всю улицу, где машину останавливали, проверяли люди с автоматами, пропускали, закрывали ворота, потом еще сколько-то километров ехали, и еще блокпост, опять проверяли все, открывали ворота, запускали, закрывали. И так несколько раз.
Потом меня высадили. Поставили на колени. Начали записывать на видео уже другие их подельники: отвечай на вопрос – имя, фамилия, страна, сколько тебе лет. Отобрали телефон, требовали пароль, нашли там appointment через CBP One, нашли фото жены – давай расспрашивать про нее, есть ли дети. "Давай мы тебя сейчас пустим по кругу. И потом отпустим на границу. А сейчас, может быть, ты хочешь кокаин? Героин? Афетамин? Марихуана? Может быть, водку? Текилу? Девочку? Мальчика?" – "Нет, спасибо" – "Тогда садись обратно в багажник". На утро опять куда-то приехали, на парковку за углом, возле границы, как я позже понял. Там встречал какой-то самый главный, весь в татухах, вокруг него полукругом стоят человек двадцать, все с автоматами. И он мне говорит: "Ты русский?" Я: "Отпустите меня, пожалуйста. Чего вы хотите? Позвоните родственникам. Они, может быть, вам денег скинут" – "Не нужны мне твои деньги. Сейчас ты arriva [пойдешь]". И кивает наверх, на небо. Я глаза закрываю. Он: "Чего ты глаза закрываешь? Я говорю, arriva. Libertad [свобода, исп]. Liberty [свобода, англ], Техас. Сейчас пойдешь в Техас" – "Реально?" – "Ну, да". И отстегнул наручники. Снимал потом меня на видео, как довел до крыльца. А дальше уже детеншен (detention center, американская иммиграционная тюрьма).
Егор считает, что его отпустили, так как увидели в телефоне приложение CBP One, где уже была назначена дата встречи на пограничном пункте. Не желая связываться с американскими властями, позже, через сотрудника таможни, ему вернули телефон и паспорт. В противном случае, полагает Егор, его, вероятно, заставили бы работать на наркоторговцев.
"Ты сам пошел и подписал этот контракт"
– Думаю, если бы я им сразу сказал про appointment, они бы меня, возможно, даже и не трогали. Еще в тот момент я понял, почему в Идальго не было быстрых аппойнтментов, в Сан-Исидро тоже, а я выбрал Лоредо и буквально сразу на второй день поймал. Никто там особенно не рвался границу пересекать, рискованно, – говорит Сорокин. – В американской иммиграционной тюрьме офицер ICE (иммиграционная полиция США – СР) взял у меня так называемое "интервью на страх": насколько обоснованны мои опасения перед возвращением на родину. Интервью длилось 5-6 часов, и я прошел его хорошо, то есть мои страхи они подтвердили: ситуация серьезная для дезертира, имеет смысл просить убежище. Потом приехали ФБРовцы – как оказалось, недавно поймали каких-то шпионов из русских, которые пересекали границу как раз на этом пункте, поэтому было особое внимание. Они мне задавали разные вопросы. Спрашивали, например, о том, как я поведу себя в случае войны США с Китаем, пойду ли воевать за Америку, если получу американское гражданство?
Я сказал, что нет: я сюда приехал не для того, чтобы одну войну на другую менять, я просто хочу спокойно жить. Говорю, что хотел бы пожить какое-то время, пока не станет безопасно вернуться обратно. Они сразу встали: мы не понимаем, зачем ты сюда приехал, мы тебя уважаем за то, что ты любишь свою страну, но давай, пока. Сейчас я жалею, что так ответил – думаю, мог бы сказать "да".
В отличие от многих российских мигрантов, у Сорокина остались неплохие воспоминания даже о детеншене (иммиграционной тюрьме).
– В целом не так плохо, на самом деле, если сравнить с российской армией, – говорит Сорокин. – Там очень хорошая медицина – со мной работал и психолог, и психиатр. Ментально мне стало легче – диагностировали ПТСР после Бахмута и тому подобного. Антидепрессанты назначили, сессии с психологом. Я раньше не мог спать, каждый час стабильно просыпался в холодном поту. С таблетками начал спать. Ну и суицидальные мысли стали пореже посещать. Если начинались панические атаки, я мог позвать врача – со мной говорили столько, сколько мне нужно. Хоть два, хоть три часа. Никто не говорил: давай быстрее, или "что ты тут глупости болтаешь". Решали проблему изнутри, а не просто таблетками глушили.
Сорокин уверен, что решение о депортации было принято из-за того, что ему "попалась очень интересная судья".
– Судья Миллер всех валила. Мне она заявила, что я преступник, так как дезертировал из армии. И депортировала меня, – вспоминает Егор. – Я был уверен, что до заседания иммиграционного суда меня выпустят из детеншена, потому что я успешно прошел "интервью на страх", но меня не отпустили. Они сказали, что для русских другие правила (гаитянцев и венесуэльцев выпускали даже с негативным итогом интервью). Даже когда я нашел двух спонсоров (резидента или гражданина США, готового поручиться за мигранта в ожидании иммиграционного суда – СР), чтобы податься на срочное освобождение, меня очень долго, месяца два, проверяли. И спонсоров проверяли, даже в Северную Каролину к одному из них ездили, хотя он гражданин Соединенных Штатов, русский, баптист, есть свой бизнес. И в итоге все равно депортация. Судья Миллер слова лишнего не дала сказать. Если внутренняя политика Российской Федерации отличается от внутренней политики Америки – это не значит, что это плохо. Ты сам пошел и подписал этот контракт. Да, то, что тебе пообещали штабную работу и возможность отказаться от контракта, а потом сделать этого не дали – "это упущение", так не должно было произойти. Но в итоге обвинила меня в том, что я "не дождался" решения по своему отказному рапорту, якобы сбежал раньше. "В условиях войны это могло занять больше двух месяцев, а ты не ждал так долго и решил просто сбежать. И чтобы избежать ответственности, уехал в Америку".
Сорокин говорит, что мог бы еще подать на апелляцию, но не стал этого делать: кончились деньги на адвоката, и жена очень просила вернуться обратно в Россию.
– Я не знаю, что точно повлияло, но я беспокоился за жену, за бабушку, они были неспокойны. С другой стороны, исходы апелляций у других я тоже видел – у русских в основном отказы. Думал, потрачу деньги, займу у друзей – а потом все равно депортация, – рассказывает дезертир. – При этом, когда я просил депортировать меня хотя бы в третью страну, а не в Россию, судья ответила, что, мол, не она это решает. Но когда мне принесли решение, там была ее рукой проставлена галочка "депортировать в страну происхождения" вместо "депортировать в альтернативную страну", и ее подпись. Когда я задал этот вопрос ICE-офицерам, они посмеялись над моей наивностью, сказали, что именно она это решает.
Депортация заняла у Сорокина примерно два месяца. В конце августа 2024 года ICE-офицеры сопровождали его до аэропорта Дохи (столица Катара).
– Изначально я был в наручниках на руках и ногах. В первом же аэропорту с меня их сняли, чтобы людей не пугать. Сняли шнурки, личные вещи тоже были не у меня. Телефоном пользоваться запретили. "Если будешь себя вести хорошо, не будешь делать глупостей, надевать наручники не будем". Летел я со всеми в салоне, в эконом-классе. Но проходили мы через отдельные входы, не там, где все – офицеры показывали свои жетоны, нас даже не досматривали. Сначала Лоредо, потом Даллас, Нью-Йорк, где их начальство уже разрешило пользоваться телефоном, надеть шнурки, надеть кольцо, надеть цепочку с крестиком. Из Нью-Йорка меня отправили катарской авиакомпанией в Доху. Но офицеры уже со мной не летели, просто все мои документы передали стюардессе – та сказала, что их мне вернут, когда мы прилетим в Россию. Но уже на подлете в Москву мне сказали, что отдадут документы, когда приземлимся. Я уточнял, точно ли никто не узнает, откуда я прилетел. ICE-офицеры говорили, что никто. Но на выходе из самолета в Москве меня уже ждал ФСБшник. И мои документы уже передали ему.
"Пообещали минимум 7 лет тюрьмы"
Самым большим шоком для Сорокина стало то, что сотрудник ФСБ даже не понял, что он является дезертиром. Хотя авиакомпания передала ему военный билет Егора со всеми отметками.
– Часа три в аэропорту меня мурыжил, проверяли мой телефон, допрашивали. "Почему уезжал? От мобилизации?" Я просто сказал: "Да". Даже не знал, что говорить, потому что у них был мой военный билет, где были все отметки, включая последнюю о том, что меня переводили из Крыма в Ростовскую часть, а в Ростовской части отметку о прибытии просто не поставили. Я не знаю, как они в него смотрели. Не знаю, как так вышло, но я сказал про наркокартель, про иммиграционную тюрьму, и они меня просто отпустили. Спросили: "Куда едешь? Купил ли уже билет?" Спросили адрес друга, у которого, я сказал, остановлюсь, и отпустили.
Только через 10 месяцев, в июне 2025 года, военная полиция начала вновь интересоваться местонахождением Сорокина.
– Они звонили моей жене, еще когда я был в Мексике и потом в детеншене: "Разведись лучше с ним, у тебя будет много проблем из-за него", следили за ней, постоянно ездили к ней на работу. Именно тогда она в истерике просила меня вернуться. Потом затихли. Когда я прилетел – молчали. И в июне 2025 года опять начали звонить моей уже бывшей жене, с которой мы развелись к тому времени: "Мы все равно его найдем, лучше скажи, где он", потом добавили к кнуту пряник: "Давай ты нам скажешь, мы от тебя отстанем, больше не будем звонить. Мы тебе привезем букет цветов". Потом опять кнут: к моей бабушке начали приезжать, угрожать, – говорит Егор.
По словам Сорокина, после возвращения в Россию в начале сентября 2024 года он уговаривал жену вместе уехать из страны. Когда она окончательно отказалась, они развелись.
– Я же летел к семье: и бабушка по мне соскучилась, и жена. Сначала я жил в Москве и постоянно предлагал жене, ну, давай поедем куда-нибудь в Грузию. Она не хотела, мы из-за этого очень много ругались, она говорила: хочешь, езжай сам, а я никуда не поеду. В итоге мы развелись, и было понятно – надо копить деньги и уезжать. Работал где придется, неофициально. Я так понял, что военная полиция даже не знала, что я улетал. Они затихли, а потом опять начали меня искать просто потому, что пришло время, когда они могли объявить меня в федеральный розыск. 26 июня [2025 года] объявили, насколько я знаю. До этого моих данных не было на границе.
В июле 2025 года Сорокин решил уезжать один, его задержали в аэропорту Минеральных Вод во время регистрации на рейс.
– Оказалось, что на тот момент я уже был в федеральном розыске. В аэропорту меня ждали, – рассказывает Егор. – Дальше 3,5 недели в комендатуре, под замком, где не кормили толком, не давали звонить, держали в духоте и порой не выпускали даже в туалет. Постоянно автомат к голове приставляли с угрозами "обнулить". В подвале комендатуры меня держали три с половиной недели. Потом на сборный пункт определили, после в часть в Буденовске прикомандировали "на время следствия". Я добивался военно-врачебной комиссии, так как у меня обострились и астма, и ПТСР. Это факт, даже в тюрьме США подтвердили (астму до войны и в России частный врач диагностировал). Но мне отказались ставить диагнозы, чтобы не списывать меня. Так как если комиссуют по здоровью, то и дело о дезертирстве развалится.
Затем следователи потребовали, чтобы Сорокин написать рапорт с просьбой вернуть его "в зону СВО".
– Сказали, что так им будет "меньше мороки" со мной. Предупредили, что на суде мне предложат вернуться на "СВО" и, если я откажусь, повесят еще одну статью – за невыполнение приказа. Органы дознания обещали мне лет 7 тюрьмы общего режима. Предупредили, что если я сбегу и меня будут искать дольше двух суток – поймают, будет второй эпизод – за него еще пару лет накинут. То есть уже 9 лет заключения. А за третий побег и до 15 лет дают, но в среднем лет 10-12. Пока пыток не было, если не считать того, что держали взаперти в жару +45 с закрытыми окнами и дверьми в подвале и в туалет не выпускали. Бить не били, только угрожали. Но, если честно, я готов десятку в тюрьме Техаса отсидеть, чем идти в российскую тюрьму, – признается Сорокин.
При первой же возможности он связался с правозащитниками из организации "Идите лесом", чтобы узнать, каковы шансы уехать из России, когда он уже был объявлен в федеральный розыск. В начале сентября, когда Сорокина перевозили из военного госпиталя в тубдиспансер на дообследование, он сбежал.
– Можно сказать, повезло, что с легкими полный швах, потому что остальных отказников повезли из части – кого на суд, кого на фронт обратно. В диспансере, уверен, ничего "запрещающего службу" мне бы не диагностровали. И повезли бы уже на фронт. "Лесники" (волонтеры "Идите лесом") мне ясно сказали, что другого шанса не будет. Мне же в этот момент выдали российский паспорт хотя бы. Очень страшно и рисково, но это был реально последний шанс – потом меня бы повезли уже в часть и на фронт, – говорит Сорокин.
На автостанцию из военной части его довезли военные, однако ждать автобус до тубдиспансера внезапно оставили одного.
– Только я обрадовался, как вижу, бегут двое в форме – мол, проводим тебя. Не успел свинтить. Но зато в автобус посадили одного, сказали только водителю последить за мной, видимо. Потому что только я вышел на полпути, только нашел квартиру, чтобы на ночь остаться – звонок от бывшей жены, сообщение: "Ты где?". То есть ее уже пасут, позвонили, – говорит Егор. – Конечно, я не звонил. Даже бабушке, хотя знаю, что она сильно волновалась за меня. И что ей тоже уже позвонили.
По словам Сорокина, он решил добираться до Смоленска, главное было – пользоваться только частным транспортом и не покупать билеты на автобус или поезд.
– Автостоп, я знал уже, не сработает – до ареста пробовал, все боятся людей в военной форме (и не без оснований, конечно). Бла-бла-кар там неактивен был, заказал в итоге частный трансфер, минибус, кучу денег отвалил, но что поделать – угроза поимки реальная, на этот раз в розыск могли подать и за пару недель. Из Смоленска я уже взял билеты на "Ласточку" до Минска. Главное, не брать билет заранее – только когда поезд уже отойдет от Москвы. Приехал в Беларусь и выдохнул, хотя, по идее, там тоже опасно и спокойно выдают [российских дезертиров]. Оттуда перелет до Узбекистана прямым рейсом. Пришлось, затаив дыхание, подождать пару дней, но в итоге удалось. Сам не верю. Здесь пытаюсь получить визу дальше, потому что во всех странах СНГ небезопасно. Но в целом приготовился, что ждать придется долго. Если честно, уже скучаю по Беларуси, как-то там более все знакомо, что ли. Но мозгами понимаю, что здесь чуть безопаснее, – говорит Сорокин. – Какие планы дальше? Подаваться куда-нибудь в безопасную страну на визу и ждать. Работать. Все деньги, "заработанные" на войне, а потом на подработках в Москве, ушли на побег.
